Сгонял в лес на Южный, во время дождя там непередаваемо — такой необыкновенный контраст потемневших сосновых стволов и ярко-жёлтой листвы, хвойный запах более насыщенный и яркий от влаги, и никого. Чудный лес, мне нравится там бывать, но у нас хоть и лиственный, мы уже привыкли друг к другу, я прихожу туда как домой, и меня там встречают, как дома, или близких друзей.
Перед домом положили новый асфальт, а старая добрая лужа как простиралась от четвёртого до второго подъезда, то есть почти на всю длину дома, так никуда и не делась. Но зато асфальт под водой теперь гладкий.
Начал рисовать картинку на а3, успел только небо, горы и растительность, потом поехал на работу, а когда вернулся, в комнате уже было настолько темно от дождя, который шёл не переставая с самого утра, что ни о каком рисовании не могло быть речи.

Сколько ночей мы вместе потратим, бесконечно путешествуя назад и вперёд снова и снова?
Сколько времён мы будем идти, вместе подвергая сомнению вечность нас и наших чудес?
© Samael

Не бабье лето, конечно, но +18 в середине октября тоже не каждый год бывает)

Убивали любовь. Убивали в четыре руки.
Били с разных сторон, соревнуясь в сноровке и силе.
Им шептала любовь: «Ах, какие же вы дураки»,
А они ей в ответ за ударом удар наносили.

Убивали любовь. И однажды любовь умерла.
Ей бы их обмануть. Притвориться убитой. И только.
Но любовь — есть любовь. Притворяться она не смогла.
Да и им поначалу не жаль её было нисколько.

Схоронили любовь. На поминках, его кулаки
До боли сжимались, а глаза её слезы затмили.
Но тайком друг от друга, все те же четыре руки,
Поливают цветы у погибшей любви на могиле.

Лес опять готов опасть.
Дует в поле ветер шебутной,
Дождик мелкий моросит -
Это значит, ты опять со мной.

Тихо падает листва,
Под ногами шепчет золотистый слой.
Ты ж неслышимо идёшь,
Но я знаю, ты опять со мной.

И клубятся своды туч,
Дождь тревожит гладь болота ледяной.
Ты невидимо идёшь,
Но я знаю — ты всегда со мной. 

В очажном дыму согреваются птицы и первые тают снежинки. Чёрное млеко ночное в омуте гиблом вскипело, На свет убежало, изгибы дороги приняв, как змеиное тело. Снег превращается в слёзы, и вижу я, очи смежив, глазом каждой снежинки Со щёк отверделых, что ветер становится чёрным в отчётливой дали И ствол за стволом древеса подступают ко мне, словно на водопой пришедшие звери, Тесно обстали меня. Долговязые сосны туман по верхам прободали. Ветви вцепилися в небо, а корни опору нашли в дивной вере. Промеж небесного взлобья и хребта осеннего леса Птицы летят, торопясь, чтобы ветви, поспешные в росте, их в лёт не пронзили. Под сердцем лелею болезнь одного со смертью замеса. Лес — утешенье моё на земле, что я засадил семенами имён. Уста мои — кладбище предков, которых в слова, как в могилу в свой час опустили. В каждом из слов я лежу, в каждом из вас заживо я погребён.

На днях мне показалось, будто деревья способны влиять на ход времени. У себя в лесу, где большей частью берёзы и прочие лиственные, не хватает времени обежать все излюбленные места, постоянно кажется, что время бежит быстрее, чем хотелось бы. В сосновом же как-то наоборот — неспешно прочёсываешь все тропы и просеки, нарочито тянешь время, но в этом месте оно словно обретает тягучесть, подобно янтарю, что сочится из-зпод кожи старых сосен. Кажется, за считанные минуты успеваешь пройти километры.
Видимо, не просто так вечнозелёные издревле ассоциировались с вечностью